Сижу дома весь день и просматриваю объявления. Отправляю своё резюме, а оно практически пустое. Только место в студии Дэйва, и вряд ли он даст мне хорошие рекомендации, но я всё же прикрепляю свои лучшие фотографии и отправляю резюме. Провожу так два дня, но никто мне не перезванивает. Может быть, если я отлично отработаю месяц, то Дэйв смилуется надо мной и простит меня, вернёт мне мои часы и хорошую ставку? Только на это я и могу надеяться.

Ночью раздаётся звонок в дверь, и я плетусь к ней. Открываю и шумно вздыхаю, когда вижу на пороге Сару.

— Привет. Я пришла попрощаться, — сухо произносит она.

— Привет. Пройдёшь? — Указываю взглядом назад.

— Нет. Меня ждёт машина. Самолёт через два часа, — категорично качает головой.

— Что ж, желаю тебе счастья, Сара, — опускаю взгляд и чувствую, как мне горько сейчас.

— Спасибо. И я тебе тоже.

— Спасибо, — киваю ей и поднимаю взгляд на сурово сдвинутые брови подруги.

— Мне не стыдно за то, что я сказала.

— Мне тоже.

— Ты дура, Мишель, — бросает она.

— Может быть, ты права, но вряд ли бы ты смогла жить моей жизнью, а я твоей. У нас свой путь. И ты не знаешь, что творится в моём сердце. Я много потеряла из-за Николаса. Он забрал у меня достаточно, даже тебя. Но мне не жаль того, что я сказала, потому что в данный момент ваши мечты с ним о том, чтобы я жила в аду, сбылись. Я в аду. Я одинока. Я практически безработная. Я не лучшая. Я была его игрушкой, о чём он сообщил мне в лицо. И лучше бы ударил, как тебя Райли из-за Николаса, чем знать, насколько мужчина может превратить меня в ничтожество. Все твои и мои беды были только от него. И мне не стыдно за то, что пыталась жить и понять, люблю ли я его. Мне не стыдно. Мне только жаль, что ты никогда меня не поймёшь, и наша дружба разорвалась из-за человека, который любит причинять боль. Мне больно. Надеюсь, теперь вы оба довольны. Прощай, Сара, — закрываю дверь и щёлкаю замком.

С меня довольно обвинений. Никто из них не знает, как больно слышать от любимого слова о том, что ты не нужна. Никто из них не находится на моём месте и не может понять моих страхов, которые так жестоко проявились в моей жизни. Только я имею право давать оценку своим действиям, но никак не они. Это второстепенные люди, которых я ставила выше себя. Но теперь я должна думать только о себе и о том, как жить дальше одной.

Покупаю билет на паром и поднимаюсь на палубу вместе с туристами, которые не побоялись резкого ветра и прохлады этим пасмурным утром.

Глубоко вздыхаю и встаю в самом дальнем углу палубы. Облокотившись о перила, разглядываю мутную воду и вижу в ней своё отражение, тронутое рябью.

Денег на более дорогие развлечения нет, их нет даже на то, чтобы купить продукты и приготовить что-то новое, потому что я экономлю. Недельный срок моего отстранения от работы закончится через два дня, а я так и не нашла дополнительную подработку. Только официанткой, но я боюсь, что не справлюсь. Дело не в том, что это грязная работа, а в том, что за последние дни я чувствую себя очень разбитой и постоянно сонной, ведь ночами мучаюсь от бессонницы и дремлю только под утро. Амалия пытается как-то привести меня в чувство, узнав о том, что случилось со мной. Но я попросила её просто оставить меня в покое. Я, на самом деле, не жалею ни о чём. Я не горюю и не плачу, только иногда, когда чувствую себя очень одиноко по ночам, вспоминая о том, что Николас сейчас с другой. А потом ругаю себя и беру в руки, заставляя спать. Но я не знаю, что мне делать дальше. Я не знаю, и всё. Мне придётся поговорить с Дэйвом и попросить его дать мне хотя бы три съёмки в неделю, а не одну. Я не выживу на сто долларов в неделю. Мне нужно по счетам платить: за квартиру, интернет и аренду земли, на которой стоит дом. Надеюсь только на понимание и человечность Дэйва, но если ему приказано меня уволить, то вряд ли я что-то изменю. А самое обидное, что боль такая же тихая. Она не стала острее. Не стала ярче. Не стала явной. Она внутри. Тихо и монотонно просыпается и засыпает со мной. Мне плохо. Чертовски плохо одной и в такой ситуации. Теперь я ещё и Ллойдов, вернувшихся с отдыха, избегаю. Они приглашали меня вчера к себе на ужин, а я сослалась на работу. Я не хочу видеть их. Никого не хочу видеть. Странно, что мне вроде бы одиноко и в то же время никто не нужен, кроме одного-единственного человека.

Ёжусь от прохлады, одетая в одну лёгкую футболку, потому что одежду постирать не удосужилась, и все кофты грязные. Мои волосы развевает ветер, я еду на остров, чтобы немного побродить и не знаю… я не знаю, зачем туда еду. Я просто знаю, что должна двигаться. В любом направлении. Не сидеть в квартире, не запирать себя в четырёх стенах, а двигаться, даже если этого не хочется. Я чувствую себя ужасно. И это даже не душевные раны, а физические. Все кости ломит. Зачастую к вечеру болит голова. Постоянная усталость от этой жизни. Серой жизни.

Смахиваю слезу, которая неожиданно появилась в глазах. Я не плачу. Мне просто больно. До сих пор больно. Сейчас, когда я плыву на пароме и стою в стороне от людей, мне невероятно жалко себя. Зачем-то вспоминаю отца, похороненного в земле, и мать, похороненную среди роскоши этого мира. Она исчезла. И от этого безумно обидно. Она бросила и меня, и Тейру на произвол судьбы, а сама, наверное, развлекается и радуется тому, что её муж покоится в гробу. Это страшно. Почему люди становятся настолько бесчувственными? Из-за ненависти? Она так сильна в нас? Не знаю, какой матерью была бы я, но, надеюсь, что хоть в чём-то буду лучше, чем она.

Меня душат слёзы. Я знаю, что сейчас не время и не место для них. Но мне холодно и больно. Закрываю лицо руками и стараюсь успокоиться. Не могу. Мне плохо. Моё сердце настолько изранено, что слёзы катятся по щекам, а я только и успеваю стирать их. Жмурюсь, горько всхлипывая, и мне так плохо. Хочется вырваться из этого тела и оставить его лежать где-то далеко, только бы не душить себя слезами.

Неожиданно что-то тёплое и тяжёлое ложится на мои плечи. Испуганно вздрагиваю и убираю руки с лица. Меня окутывает знакомым ароматом, задержавшимся на пиджаке, висящем на моих плечах. Всхлипывая, оборачиваюсь и встречаюсь с тёмными карими глазами, смотрящими на меня в упор. Они осуждают меня, отчего сердце работает на износ, скрипит, и словно от него отваливается что-то, причиняя сильную боль.

Волосы Николаса развевает ветер. Его сурово поджатые губы и недовольство, написанное на лице, оскорбляют меня, приводят в панику, особенно усилившуюся в таком состоянии. Я ничего сейчас не могу сказать, только всхлипываю и облизываю сухие губы.

— Что ты… здесь делаешь? — Удаётся выдавить из себя.

— Майкл привёз. Сказал, что я должен посмотреть на то, как ты счастлива без меня, — сухо отвечает он.

Горько усмехаюсь и издаю нервный смешок.

— Здорово, для тебя теперь развлечение смотреть на то, как мне плохо. Это прекрасно, что я стала для вас цирковым кроликом, над которым можно посмеяться, — я смеюсь и плачу одновременно, но очень печально. Это так жестоко.